Малер - значит Художник

***

Ты знаешь, как делают трубу? Берут дырку и обивают ее медью. Примерно так же дело обстоит и с сочинением музыки. Густав Малер (из разговора)

***

Интереснее всего обращаться к слушателю, который Малера не слушал НИКОГДА. К нему и адресуюсь. Вы услышите... Что же вы услышите?.. Я сейчас заговорю, как "вступослов" перед концертом: "Это бетховенский масштаб, помноженный на чайковскую нежность, вердиевскую доступность и скрябинскую метафизику". Что из этой правдивой характеристики можно понять? Сравнить ли с явлениями природы? Альпийские водопады и коровы, космические взрывы и морские рыбы, вино и японские стихи... Все правда (вплоть до коров), но что, опять же, вы поняли? Можно так: представьте себе кукольный театр, в котором неожиданно ставят – например, Достоевского. Причем иногда потолок этого театра вдруг вырастает, как в мультике, до масштабов нью-йоркских "близнецов" – и уже по-настоящему рушится на вас с нереальной высоты.... А вы в это время почему-то переживаете, скажем, за глупого пьяненького скрипача, смешно фальшивящего из-за впившегося в егонос комара... Дикое, невозможное сочетание грандиозного – и мелкой чуши, невероятного – и банального... А может быть, начнем разговор проще: посмотрите на диски с записями Малера. Вы увидите, в частности, имена трехкрупнейших дирижеров мира – Аббадо, Бернстайн, Кубелик, – которые записали каждый ПО ПОЛНОМУ ЦИКЛУ симфоний Малера (умудрившись из ДЕВЯТИ симфоний записать ДЕСЯТЬ – отгадайте эту загадку сами). Плюс имена, которые, кажется, просто не могут сойтись на одном композиторе: аутентист, знаток старинной музыки Джон Элиот Гардинер – и авангардист Пьер Булез. Плюс вокалисты Джесси Норман и Дитрих Фишер-Дискау. Все они играют и поют Густава Малера. Когда-то я искал "музыкальное сочинение, с которого начался ХХ век". Нашел: на одном из листов рукописи Четвертой симфонии Малера стоит дата – 5 января 1901 года. Малер стал для ХХ века тем, чем в ХIХ был Бетховен. Он стал уходить в прошлое к концу ХХ-го. Хотел бы ошибиться, но если век ХХI окунется в хаос и неразумие, Густав Малер вернется пророком. О достоинствах композитора легче всего судить по тому, за что его ругали. О Малере писали так. Большой знаток музыки Ромен Роллан: "Это огромные, массивные, циклопические постройки; мелодии – плохо обтесанные глыбы посредственного достоинства. Смесь педантической строгости и несвязности, отрывочности, разорванности, паразитирующих музыкальных мыслей". Проницательный русский критик В.Каратыгин: "Мелодическая вульгарность и банальность. Много длиннот. Много дешевки". Музыкальный новатор Николай Римский-Корсаков (запись со слов): "Это какая-то горделивая импровизация на бумаге, причем сам автор вперед не знает, что у него будет в следующем такте". Я попробую объяснить, что такое Густав Малер, хоть это и нелегко. Но прежде надо кое-что просто рассказать. Если можно музыкальную культуру страны представить как одну большую усредненную голову, то в нашей отечественной голове развернулась с Малером особая интрига. До определенного времени Малера в России не было. То есть он, конечно, был: специалисты, историки,музыканты знали о его существовании. Но его – НЕ БЫЛО. Ладно бы еще Малер-композитор, написавший девять (плюс одну незаконченную) симфоний, размерами значительно превосходивших бетховенские – кем мы не разбрасывались? Но Малер-дирижер, гремевший в Европеи Америке рубежа веков, которого сам Петр Чайковский, послушав в Гамбурге своего "Евгения Онегина", назвал гениальным – а этого в карман не спрячешь! – на протяжении десятков лет не существовал для публики в СССР! В 20-х – начале 30-х его еще играли гастролеры, а потом – тишина. Не знаю, был ли на то некий специальный запрет... Да и знать не хочу. Мне просто дико представить себе малеровское смятение, малеровскую нервозность, малеровскую грандиозность – в зале, заполненном людьми со значками сталинских лауреатов и орденоносцев. Студентам рассказывали о "неврастеническом экспрессионисте эпохи кризиса и декаданса". В Германии в то же примерновремя Малер был – уже по национальному признаку – тем же "вырожденцем". Позже Дмитрий Шостакович на глупейший журналистский вопрос: "Что бы вы взяли с собой на необитаемый остров?" – ответил серьезно: "Партитуру Малера". Что произошло дальше? В конце 50-х Кирилл Кондрашин "пробил через ЦК" исполнение Первой симфонии. И показалось вдруг, что Малер никакой не "неврастенический экспрессионист", а светлый, ясный, с юмором шубертианец. Правда, были моменты... Что-то выпадало из этого ясного и светлого. Что-то шевелилось странное, едкое... Отечественная голова не без оснований забеспокоилась. Классически внятные, литые формы, что называется, "поплыли". Завелся гвоздь в ботинке. Что-то с "гуманистическим содержанием в художественно-прекрасной форме" стало происходить такое, чего вроде и быть не может... Возьмите для начала,скажем, Пятую симфонию. (Пятые симфонии у композиторов всегда важны.) Попробуйте послушать. Вы услышите очень понятные, знакомые формы. Вот марш. Траурный. Вот вальс. Венский. Но попробуйте пожить с ними внимательно – минуту, две, три... Что-то не так, правда? Что-то ползет, что-то разъедает это знакомое. Начинаешь видеть ненужные подробности: вот фальшивит трубач, а вот кто-то сбился с такта. Кто-то заплакал, вальсируя – или вдруг рассмеялся на похоронах. Странно. Не хочется навязывать ассоциаций, но – то липкий столик из Достоевского всплывет в этом "костюмном" вальсе, то вдруг вспомнишь, что через 3 года после смерти Малера – Франц Кафка напишет свою повесть "В исправительной колонии", где... "Как, бывало, в прежние времена! Вся долина была запружена людьми; все приходили ради такого зрелища... Зрители стояли на цыпочках... я часто сидел вон там накорточках, держа на каждой руке по ребенку. Какие это были времена, дружище!" Так рассказывает персонаж Кафки о старых добрых временах, когда семьями приходили поглядеть добрые бюргеры на... изуверскую пытку при помощи специальной машины с едкимизубьями. Через те же 3 года после смерти Малера началась мировая война. Не могу представить себе, что он бы ее увидел. Во Второй симфонии святой Антоний Падуанский проповедует рыбам. Проповедует, как когда-то Франциск Ассизский – птицам. Только рыбы – они не галдят радостно, не садятся у ног, не преображают мир своим пением. Они зеваки: приплывают, высовывают свои тупые головы из воды, молча слушают и "расплываются" подомам. Малер говорил, что это о его публике. Но не вообще ли о людях? "Человек – вовсе не то разумное существо, каким хочется его видеть. Всякий раз, как сообщество людей входит в эпоху разума, находится кто-то,кто все портит". Сейчас такие слова – общее место из теленовостей. Но тогда эти смутные догадки, эта темнота, эти рваные края – сильно мешали. Кафка, Фрейд? – это уж потом. Один знаменитый музыковед, бывший студентом Ленинградской консерватории в конце 50-х-начале 60-х, рассказывал мне о восторге, удивлении, ослеплении, брожении, в которое пришла вся консерватория по случаю исполнения Третьей симфонии Малера. Тут весна, молодость – жизнь, одним словом. Дирижировал Николай Рабинович. Играли и пели сами студенты. Когда же студентом был ваш покорный слуга, не знать Малера было неприлично. Вроде как не прочесть – нет-нет, не "Капитанскую дочку", это пожалуйста – а, скажем, "Игру в бисер". Но увы – не припомню сверстника-однокашника, у которого при слове "Малер" вырывалисьбы этакие весенние настроения. Когда я признался педагогу, что вообще-то Малера люблю, но вот "Песни о земле" никогда не слышал – в качестве награды за победу в какой-то викторине вскоре получил искомую пластинку. Малер – для нас – это была Девятая и "Песнь о земле". Девятую и "Песнь о земле" писал композитор, знающий отведенный ему врачами короткий срок... "Угловато стоит на эстраде этот маленький человек и творит над вашей душой какие-то магические заклинания. Горят дьявольским огнём его небольшие глаза, окидывая хищным взором, как орел свою добычу, всю подвластную музыкальную рать. Упрямый подбородок, крутой и широкий, выдался вперед. Челюсти конвульсивно сжаты. Зубы в сверхчеловеческом напряжении воли и чувства нервно скрежещут, а руки делают непривычные для глаза резкие и решительные движения. Становится страшно". (Александр Оссовский, 1907) В каждой странице Малера я ощущаю это выдавливание сока из камня. Или соли из земли – как нравится читателю. "Высшая математика таланта – в том, что половину из ста метров составляют девяносто девять". Так, кажется, сказал Акутагава. И еще про "воздух горных вершин". Любивший прогуливаться по горам – и превративший эти прогулки в своего рода творческий ритуал ("я приношу идеи с прогулок, как добычу") – Густав Малер и здесь приходит мне на ум. Моя любимая малеровская партитура –теперь – Четвертая. Как раз та, начало ХХ века. Самая маленькая из его симфоний – всего час музыки. Самая скромная – выросла, собственно, из песни. Песня про рай. В раю живут детки. Танцуют и прыгают, скачути поют. Слушают ангельское пение. Косули и зайцы сами прибегают к деткам – чтобы их съели. Рыбы сдают святому Петру (рыбаку!) свою икру – для той же цели. Евангелист Лука (его, если помните по песне, приписываемой обычно БГ, изображают в образе быка, "исполненного очей") – этого самого быка и закалывает, опять же всем на обед. Над сей райской гармонией царит кухарка св. Марфа...

***

...Есть такая английская песенка – о клоуне, который объясняет, что это он не плачет, это он смеется – только висит кверху ногами... "С детски веселым выражением. Без оттенка пародии". Ремарка автора для певицы. О своей Восьмой Малер сокрушался, чтоее разрекламировали, "как цирк Барнума и Бейли". Дело в том, что эта симфония получила – неофициально – название "Симфонии тысячи участников". Это определение почти буквальное: 8 солистов, 3 хора, 2 оркестра. Что можно сказать о ней? Как это звучит? "Представьте себе, что вселенная начинает звучать и звенеть", – так хотел сделать сам Малер. О том, что получилось, трудно судить. Есть такие невозможные музыкальные масштабы, когда слушаешь – и внутри тебя вырастает что-то, не представимое раньше. Когда автор сравнивает по поводу этой симфонии Христа с Платоном, взяв текст для нее из "Фауста" Гете, и произносит: "В обоих случаях – Эрос как творец мира!" – то нужно либо решить, что это просто страшная каша и "Пушкин спотыкается о Гоголя и падает", либо взлететь в эти головокружительные сферы, где все – Единство и Слияние. И уж простите меня за эти слова с большой буквы, которые – вообще то моветон, но здесь это не придыхание – здесь это одышка. От разреженности атмосферы. В конце концов, композитора создает совсемне то, о чем принято думать – не его мелодия, не его гармония, не оркестровка. Композитор – это стиль метафоры. Способ обращения с музыкой. С нервами слушателя. Способность рисковать головой. В Первой симфонии Малера есть пародийный траурный марш – "Звери хоронят охотника": "Если я хочу получить тихий, сдавленный звук, то поручаю играть его не тому инструменту, на котором его легко извлечь, а тому, который может издать его лишь с напряжением, как бы насильно, часто даже с перенапряжением, выходя из своих естественных границ. Так, у меня контрабасы и фагот часто должны визжать на самых высоких нотах, а флейта – пыхтеть на самых низких". Так он обращался с нервами. Голова привязана к нервам. Намертво. "В первые годы моей дирижерской работы я заставлял людей ежедневно репетировать по восемь часов и больше. В Касселе в моем оркестре грозила вспыхнуть революция. Как сообщил мне один из моих друзей, все оркестранты и хористы намеревались явиться на репетицию, вооружившись палками и кнутами, чтобы основательно исколотить меня. Мне следовало, как советовал мне мой приятель, остаться дома, отговорившись нездоровьем. Конечно, я отправился прямо в театр итотчас начал репетицию, причем был особенно строг и резок: ни одного из этих господ я не терял из виду и не давал им ни секунды передышки, чтобы они не могли опомниться. После репетиции я окинул всех яростным взглядом, захлопнул крышку рояля и вышел из зала, не сказав ни слова". Метафора о Малере. В фильме Висконти "Смерть в Венеции" (по новелле Томаса Манна) герой-композитор, сочиняющий, если позволено так выразиться, музыку Малера (да и портретно похожий на композитора, что находится в полном соответствии с замыслом писателя) оказывается в земном раю. На курорте, то есть. В раю обнаруживается холера. "...и вечно существуют белые облака". Пора слушать Малера *** Автор статьи: Александр Харьковский (2001)

Ccылки на другие страницы, посвященные этому кумиру

Вернуться на главную страницу

Вернуться к разделу "Статьи"